Эта работа База Эдмеадеса перевернула мое мировоззрение и, в общем, в определенной мере мою жизнь. До ее прочтения я НЕ ЗНАЛ, что наша Земля была ТАКОЙ...
Иллюстрации, насколько было возможно, подобраны с максимальным соответствием
облику исчезнувшего мира... К некоторым рисункам сделаны подписи - наводите курсор и читайте.
Продолжение в комментариях после основного файла, т.к. текст слишком велик.
На утренней пробежке по прибрежному парку Ванкувера я увидел ворон, которые вытаскивали отбросы из дыры, проделанной в пакете с мусором. Это напомнило мне африканскую сцену: грифы, вырывающие внутренности из трупа бегемота. Крупнейший из грифов Африки - ушастый - обладает широким, мощным клювом, специально приспособленным к разрыванию кожи таких гигантов. Двенадцать тысяч лет назад здесь, в Северной Америке, кондоры-терраторны, некоторые виды которых достигали 5.5 метров в размахе крыльев, такими же могучими клювами вскрывали брюхо у трупов наземных ленивцев.
Ленивцев размеров с бегемота.
Слоны трех совершенно различных типов (и четырех видов - прим. переводчика) принимали пылевые ванны и валили деревья на пространстве от Новой Англии до Аризоны. Три вида гепардов охотились на стремительных вилорогов и уникальных американских длинноногих свиней, напоминающих антилопу. Не менее 5 видов других крупных кошек жили среди экстравагантной смеси разных видов верблюдов, лам, оленей, лошадей и бизонов. Если добавить к этому "ужасных волков", вооруженных самыми страшными челюстями среди всех собачьих, гигантских бобров размером с теленка и громадных броненосцев-глиптодонтов, а также самого могучего хищника среди млекопитающих всех времен – степного плоскомордого медведя, выходит, что Северная Америка содержала больше видов крупных животных, чем сама Африка, и выглядела, как супер-Серенгети сегодняшнего дня.
Пробегая по парку дальше, я подумал: «Как странно, что любители бега и пикников вокруг меня ничего или почти ничего не знали об этом. Как странно, - думал я, - что люди больше слышат о динозаврах, которые исчезли 65 миллионов лет назад, чем об удивительном множестве млекопитающих и птиц, которых видели, на которых охотились и которым несомненно давали имена первые люди, пришедшие на американский континент. Еще более странным было то, что это незнание не казалось результатом равнодушия: через несколько сотен метров я пробежал мимо маленькой девочки в майке с надписью: "Скажи об исчезающих видах громко!" Всего лишь 30 тысяч лет назад крупные животные обитали на всех участках земной суши, не покрытых льдом.
В Евразии жили гигантские олени, гигантские лисы, ТРИ вида носорогов, дикие лошади, бегемоты, бизоны, мамонты, прямобивневые лесные слоны, кинжалозубые кошки, леопарды, гиены, волки, львы...
в Австралии - сумчатые травоядные размером больше буйвола, нелетающие джениорнисы - аналоги эму весом в 150 кг и гигантские наземные рептилии;
на Мадагаскаре – гориллоподобные лемуры и громадные нелетающие эпиорнисы массой в полтонны,
в Новой Зеландии – знаменитые моа, самые высокие птицы всех времен, и хокиои - величайшие орлы, когда-либо взлетавшие в небо.
В Южной Америке же обитали такие создания, что их и вообразить трудно. Это множество видов из эндемичного отряда Xenarthria – броненосцы и глиптодонты ростом с молодого быка, с ног до головы покрытые костяной броней и вооруженные тяжелой шипастой булавой на конце хвоста,
многочисленные виды наземных ленивцев, объедавших листья с вершин деревьев.
Наконец, отряд уникальных «южных копытных» или Notoungulata . Они совершенно независимо приобрели свои собственные копыта и пропорции тела, поразительно напоминающие аналогии с других континентов. К моменту появления в Южной Америке человека там водились южноамериканские псевдо-бегемоты, всевдо-верблюды, даже псевдо-слоны. В бассейне Амазонки жила крупнейшая бокошейная черепаха в мире с панцирем длиной более 2 метров.
Все континенты, за исключением Антарктиды, а также большинство крупных островов произвели бы на современного наблюдателя впечатление Серенгети того или иного рода. Затем, между 20 и 10 тысячами лет назад - как раз перед тем, как люди создали первые постоянные земледельческие поселения - таинственный спазм вымирания смел с лица Земли большинство видов этой "мегафауны" [наземные животные, масса тела которых превышает сорок килограмм, в группу включают рептилий, млекопитающих и птиц – прим. переводчика].
Тем не менее, крупные животные продолжали вымирать долгое время после основного кризиса: последний на Земле мамонт исчез с острова Врангели лишь 4 тысячи лет назад, когда были уже построены египетские пирамиды, а Новая Зеландия потеряла своих последних гигантских птиц моа только в Средние века.
Ни одно из пяти массовых вымираний фауны, которое разрывало плавное течение жизни на нашей планете, ни один из множества более мелких кризисов не был сконцентрирован, на сколько мы можем судить, на крупных животных в такой избирательной манере. Массовое вымирание, уничтожившее динозавров в конце Мелового периода, привело к гибели, к примеру, и множество морских животных - аммонитов размером с копейку и микроскопических фораминифер.
Вымирание крупных животных Ледникового периода вот уже более столетия ставит в тупик ученых. Уже в 1876 году Альфред Руссель Уоллес, параллельно с Дарвиным открывший эволюцию и естественный отбор, написал отрывок, который часто цитируется: «Мы живем в зоологически исправленном мире, из которого недавно исчезли все самые крупные, самые свирепые, самые причудливые формы; и этот мир, несомненно, гораздо более благоприятен для нас. Тем не менее такое внезапное вымирание множества крупных млекопитающих не в одном месте, но на половине земной поверхности является поразительным фактом, о котором едва ли кто-нибудь задумывался в достаточной мере».
Первоначально Уоллес думал, что вымирание было вызвано "колоссальными недавними физическими изменениями, известными как "Ледниковый период", однако позднее он изменил свое мнение, написав в 1911 году, когда ему шел 88 год: «…я убежден, что скорость вымирания такого количества крупных млекопитающих в действительности обусловлена посредничеством человека». Ученые до сих пор, грубо говоря, делятся на сторонников двух теорий Уоллеса: одна группа предпочитает более раннюю, т. е. что климатические изменения уничтожили мегафауну, тогда как другая принимает более поздний взгляд: крупные животные были уничтожены при «посредничестве человека».
Так как этот спор продолжается и в конце ХХ века, будет справедливым признать: точка зрения, что "это сделали люди" становится все более вероятной. Для тех, кто разделяет мнение, что за исчезновение мегафауны несет ответственность человек, вымирание видов в наше время предстает просто как продолжение процесса, которые начался с вымирания шерстистого носорога, мамонта и наземного ленивца. И этот процесс вполне логично достиг кульминации в ХХ веке, когда на грань исчезновения человек поставил несколько видов самых больших представителей мегафауны Земли – китов.
Сторонники теории вымирания, вызванного человеком, такие как Поль Мартин, Джеред Даймонд, Эдвард Вильсон и Тим Фланнери признают, что данная точка зрения еще не доказана в каждом отдельном случае исчезновения того или иного представителя мегафауны. Однако свидетельства в поддержку этого в целом настолько убедительны, что вся проблема превращается, говоря словами позднего Исаака Азимова, в «глупый повод для спора» – ответственность лежит на человеке. Даже если люди не выбили животных полностью в результате охот, в чем я полностью уверен, они постепенно захватили жизненное пространство. Крупные животные в таких условиях очень уязвимы. Они нуждаются в больших количествах пищи и, следовательно, в широких пространствах для ее поиска. Они относительно немногочисленны – это в лучшем случае. Они медленно растут и у них мало детенышей, которые рождаются через большие промежутки времени.
Глупо это или нет, но вопрос об ответственности за исчезновение крупных животных продолжает вызывать интенсивные, даже эмоциональные споры среди ученых. И эта интенсивность, насколько я могу судить, указывает, что данное противоречие затрагивает весьма болезненные экологические предположения… которые выходят за рамки собственно проблемы недавней гибели гигантских млекопитающих как таковой.
Объяснение гибели мегафауны через деятельность человека говорит о том, что, например, первые люди, достигшие Австралии и обеих Америк, истребили больше видов млекопитающих и птиц, чем европейские колонисты, которые последовали за ними на эти континенты.
Это предположение весьма далеко от идеи, которая импонирует всем, кто верит в экологическую безвредность "коренных" или "аборигенных" народов. В число тех, кто убежден в подобной «безвредности» входят самые разнообразные люди: от идеалистов, которые верят, что "аборигенные" народы слишком "духовны", чтобы приносить вред миру дикой природы, до тех, кто считает, что они слишком "примитивны", чтобы это сделать. Один палеонтолог, имени которого мы не будем называть, принадлежащий к последней категории, сказал мне недавно, что это абсурд – думать, что американских мамонтов могла истребить "кучка индейцев с заостренными палками".
Мнение о том, что все люди, «примитивные» или иные, – жили в гармонии с окружающей природой до того, как начался подъем промышленности и технологии, – остается общепринятым. «Чтобы облегчить давление на природу, – говорят нам, к примеру, сторонники движения «Юнабомбер» в манифесте «Индустриальное общество и его будущее», - … необходимо всего лишь избавиться от индустриального общества». Не так много людей поддержало бы методы «Юнабомбера» в привлечении внимания к этой идее, однако сама идея импонирует многим. Весьма уважаемый сторонник теории эволюции Эрнст Майр полагает, например, что "истинно разумные" формы жизни "тщательно избегали" бы развития "особо сложных технологий", а эколог Давид Судзуки утверждает, что мы могли бы восстановить "священную связь" аборигенных народов с их землей путем отказа от "одержимости технологией".
Зачатком истины в этих идеях является неоспоримый факт, что промышленное развитие колоссально усилило процессы разрушения окружающей среды человеком. Скорость, с какой виды исчезают сегодня буквально в сотни раз выше той, с которой они погибали в доиндустриальное время. Хотя нам и удалось задержать буквально на грани исчезновения большинство почти истребленных крупных «харизматических» видов (таких как бизон, киты-полосатики или арабский орикс), огромное число менее ярких, «низших» организмов (микроорганизмов, растений, грибов, беспозвоночных, земноводных и рыб), которых уничтожил человек со времен промышленной революции уже значительно превысило число видов, истребленных нами до ее начала. Тем не менее, это не следует понимать так, что до появления современной промышленности вымирание живых существ по вине человека было незначительным.
В этой статье я собираюсь доказать, что до промышленной революции люди уничтожили более чем в два раза больше видов млекопитающих и в более чем в десять раз больше видов птиц, чем после нее. Доиндустриальный экологический сдвиг таких масштабов предполагает, что глубокие изменения в отношениях человека и мира дикой природы произошли задолго до того как "черная сатанинская мельница" появилась в северной Англии в конце 18 столетия. Какая-то более ранняя революция должна была наделить человека беспрецедентной властью над окружающими его видами живых существ. И, более того, она должна была состояться за тысячи, а не за сотни лет до нашего времени.
Существуют свидетельства о том, что такая революция действительно имела место. Между 50 и 30 тысячами лет назад - как раз перед главной волной вымирания крупных животных – возникла процветающая человеческая культура и технологии, которые Джеред Даймонд назвал "Великим скачком". Впервые в человеческой истории возникает искусство, включающее в себя резные барельефы, живопись и музыкальные инструменты. Одновременно появляются резец, шило, иглы, сети и рыболовные ловушки, жировые лампы, ножи в форме лезвия и наконечники копий.
Ключ, открывший весь этот кладезь новой культуры и технологий заключался, как полагает Джеред, в новом уровне лингвистических способностей. В заключении данной статьи я выскажу утверждение, что "Великий скачок" дал нашему виду такую власть, которую больше не могла экологически контролировать и вмещать в себя дикая природа. Хотя "Великий скачок" был именно тем, чем он был – буквальным прыжком к беспрецедентному усложнению и изощренности человеческой культуры – уникальные способности, в совокупности приведшие к его возникновению, развивались в течение сотен тысяч лет до него.
Речь, возможно, не такая сложная синтаксически, как современные языки, должна была существовать задолго до "Великого скачка". Также задолго до этого должна была существовать охота. В последние 20 лет было немодным утверждать, что люди охотились на крупных животных ранее 40 тысяч лет назад. Однако недавние открытия хорошо оформленных тяжелых метательных копий в Шнингене, Германия, датированных временем от 380 до 400 тысяч лет назад, только подтвердили другие свидетельства о практике подобной охоты. Более того, шнингенские копья были сделаны с большим мастерством и расчетом: каждое изготовлено из ствола 30-летней ели; в каждом из этих копий боевой конец вырезан из комля ствола, где древесина наиболее твердая; каждое копье имеет одни и те же пропорции; также, как и в современных дротиках, центр тяжести расположен на расстоянии трети длины копья от боевого конца. Все это требует значительных затрат времени и высокого мастерства при изготовлении: выбор подходящего дерева, создание приблизительной конструкции копья и, наконец, его изготовление. Другими словами, эти гоминиды, представители даже не параллельного нам вида «разумных» людей – неандертальцев, а еще более древнего, предкового для двух наших видов человека гейдельбергского (Homo heiderbengensis), не жили в рамках спонтанной культуры "пяти минут", предполагающей оппортунистические действия в ответ на текущую ситуацию. Скорее мы видим здесь значительную глубину планирования, изощренности конструирования и терпения в вырезании дерева; все то, что связывают с современным человеком.
Человеческая технология предшествовала появлению искусства, музыки и даже сложной речи. Корни ее уходят на 2,5 миллиона лет в прошлое, к грубым галечниковым орудиям, благодаря которым было дано имя нашему предполагаемому предку - Homo habilis или "человек умелый". Идея, что наш вид может на неком этапе своей истории почему-то решить, что он отказывается от технологии, кажется, по крайней мере на мой взгляд, столь же невероятной, как и идея отказа от самого разума.
Самый вероятный шанс остановить разрушение биосферы при сохранении воздействия на значительную ее часть вполне может заключаться в максимальной мобилизации наших технологических достижений, а не в попытке снизить нашу зависимость от них. Таким образом, как это ни парадоксально, но "простая" жизнь, которая обычно ассоциируется с "аборигенными" или "коренными" народами – то есть образ жизни с минимальным возможным воздействием на мир дикой природы – может быть достигнут только путем возрастания изощренности наших технологий. До того, как об этой возможности начнут размышлять настолько серьезно, насколько она этого заслуживает, люди должны полностью осознать действительные факты их экологической истории. Если объяснение вымирания мегафауны через деятельность человека окажется правильным, то должно быть совершенно ясно, что экологическая гармония не достижима с помощью подражания образу жизни "аборигенных" народов.
Поскольку исчезновение живых существ по вине человека – одна из самых серьезных проблем нашего времени, можно было бы ожидать, что люди будут активно обсуждать вопрос об ответственности человека за катастрофическое вымирание крупных животных. Тем не менее, большинство людей – и большинство действительно образованных, любящих природу людей – остаются очень далеки от таких дискуссий. Они не только не осознают, что наш вид уничтожил большую часть крупных животных планеты за последние 15 тысяч лет, большинство из этих людей даже не знает, что такие животные вообще когда-то жили на нашей Земле.
Недавно я услышал на презентации телепрограммы о дикой природе Австралии, что например, «…до того, как человек прибыл в Австралию, у кенгуру не было врагов». Нет ничего более далекого от правды. Когда первые представители Homo sapiens прибыли в Австралию от 70 до 50 тысяч лет назад, на кенгуру уже охотились самые разнообразные хищники, включая сумчатого «волка» Thylacinus cynocephalus, достигавшего размеров койота;
сумчатого «льва» Thylacoleo carnifex размером с африканскую львицу, а также гигантские рептилии, подобные 7-ми метровому варану Megalania prisca.
Гигантский хищник, такой как Megalania, должен был поедать свою долю кенгуру, но его атаки, вероятно, были сфокусированы прежде всего на более крупных травоядных - таких как вымершие сумчатые "носороги" Австралии.
Эти животные были членами группы дипротодонов (Diprotodonidae), крупнейший род которой, собственно дипротодоны (Diprotodon), состоял из двух или более видов, почти достигавших размеров черного носорога. Они, также как и носороги, передвигались на четырех колоннообразных конечностях.
Крупные хищники, вероятно, также нападали на сумчатое животное размером с буйвола, зигоматуруса (Zygomaturus), жившего, вероятно, в болотах и водоемах
а также на странного, причудливого палорчестеса (Palorchestes). Это был сумчатый зверь весом до одной тонны, способный балансировать на задних ногах, когда он тянулся вверх огромными изогнутыми когтями передних лап, чтобы согнуть и подтянуть ветви деревьев к своему короткому хоботу.
Несколько видов гигантских плосколицых кенгуру, исчезли вслед за вышеупомянутыми аналогиями носорогов, буйволов и наземных ленивцев.
Восемь крупных видов "обычных" кенгуру и пять видов вомбатов тоже были уничтожены либо, в нескольких случаях, приобрели карликовые размеры в результате катастрофического эволюционного сокращения размеров тела в ответ на тот же экологический кризис, который уничтожал наиболее крупных животных континента. Прибавьте к этой причудливой коллекции вымерших гигантов семейство рогатых черепах-мейоланий, некоторые из видов которых достигали размера легковой автомашины и веса в несколько сотен кг,
и длинный список птиц, включавший два вида фламинго (сейчас в Австралии фламинго не живут), пеликана, один или несколько видов гигантских орлов, нелетающих кукушек, нелетающих "птиц-пилотов", гигантскую "сорную курицу" и "страуса" Genyornis newtoni - нелетающую птицу весом до 150 кг с исключительно массивным клювом.
В траурный перечень Австралии вошли также животные, занимавшие нишу верховного хищника на этом континенте в отсутствии настоящих плацентарных хищных. Это были громадные рептилии: семиметровый варан весом около тонны - Megalania prisca, крупнейшая ящерица за всю историю Земли.
трехметровый сухопутный крокодил Quinkana fortirostrum с зубной системой, напоминающей гигантские ножницы мясника,
и эндемичные виды пресноводных крокодилов с короткой и широкой мордой, приспособленной явно для захвата крупных наземных животных, а не для ловли рыбы.
Вместе с рептилиями нишу верховного хищника занимал и недавно вымерший «сумчатый лев» – Thylacoleo carnifex, настоящий монстр, напоминающий хвостатого шимпанзе с громадными режущими когтями на больших пальцах «рук».
Подумайте над этим, и вы получите некоторое представление о страшном обеднении австралийской фауны за последние 20 - 50 тысяч лет (хотя мое описание весьма далеко от исчерпывающего).
===============================
Северная и Южная Америки также были населены, как я уже упоминал, исключительно разнообразной мегафауной.
Три типа слонов, о которых я говорил, включали в себя два самостоятельных вида мамонтов, мастодонтов которых простирался в Южной и Центральной Америке, но один вид жил в США - во Флориде.
Мамонты были высокоразвитыми слонами, у которых в процессе эволюции появилась пластинчатая зубная эмаль, позволяющая пережевывать жесткие, богатые кремнием травы. В Северной Америке обитали карликовые мамонты, жившие на островах у побережья Калифорнии, более обычные евразийские или шерстистые мамонты (Mammuthus premigenius), а также несколько "аборигенных" типов, которые описываются как разнообразные формы собственно американского мамонта: мамонт джефферсона (Mammuthus jeffersoni), мамонт императорский (M. imperator), мамонт колумбийский (M. columbi) и мамонт меридиональный (M. meridionalis). Были ли все эти формы реальными отдельными биологическими видами или лишь подвидами одного вида не имеет большого значения для целей нашего исследования. Африканский слон также представляет собой комплекс различных "видов", включая "саванноговый" подвид Loxodonta africana africana, и "лесной" подвид Loxodonta africana cyclotes. [в настоящий момент признается существование только двух видов слонов - индийского и африканского, все вариации в рамках этих видов обладают только статусом подвида. - Прим. переводчика] Некоторые систематики выделяют западно-африканского карликового лесного слона в отдельный вид Loxodonta pumilo, но большинство считает его просто более мелкой формой "лесного" подвида африканского слона (Loxodonta africana cyclotes). Если уж в отношении хорошо известных ныне живущих видов человеческая классификация настолько произвольна, она может быть куда более нечеткой в отношении животных, известных только по полуокаменевшим останкам. Мы лишь должны заключить, что когда человек впервые появился в Северной Америке, там жила большая и очень разнообразная популяция мамонтов.
Шерстистый мамонт Mammuthus primigenius
Колумбийский мамонт Mammuthus columbi
Второе семейство слонов, жившее в Северной Америке - мастодонты - резко отличалось от мамонтов с их "высокотехнологичными" зубами со складчатой эмалью. Они имели относительно простые зубы с коническими вершинами, напоминавшими первооткрывателю этих животных женскую грудь, в результате чего животные и получили имя "мастодонтов" ["зубы-соски" - прим. переводчика]. Мастодонты пользовались своими "низкотехнологичными" зубами для пережевывания относительно мягких побегов, хвои и листвы деревьев. По этой причине американский мастодонт (Mammut americanus) - единственный вид семейства - был самым обычным видом слона на лесных пространствах восточных штатов США.
Американский мастодонт Mammut americanum
Третья группа хоботных Нового Света, представлена "слоном" гомпотерием. Он обладал складчатыми зубами, занимавшими промежуточное положение между зубами мамонтов и мастодонтов. Подобно последним, группа гомпотериев была представлена в Америке 12 тысяч лет назад единственным видом - "стегомастодонтом" (stegomastodont cuvieronius). Возможно, в тот момент, когда первые люди прибыли на территорию США, ареал гомпотерия был ограничен Центральной и Южной Америкой, но в свое время он обитал и на юге США - во Флориде и Техасе, хотя был очень редок там. Так или иначе, довольно скоро это теплолюбивое животное повстречалось с людьми, уже в Южной Америке. Сообщалось, что останки убитого и расчлененного гомпотерия были найдены там в ассоциации, по крайней мере, с одним человеческим поселением.
Флоридский гомфотерий-кувьеронис Cuivieronius tropicus
Предки этих американских слонов первоначально прибыли в Америку из своей азиатской родины по сухопутному коридору, который в последние два миллиона лет периодически соединял Чукотку с Аляской во время падений уровня мирового океана, когда огромные массы воды связывались в материковых ледяных щитах, покрывавших огромные площади северных участков суши. Это была Берингия - плоская степная равнина, протянувшаяся от 2 000 км с севера на юг между Чукоткой и Аляской, тот же самый "мост", что использовали и люди, чтобы добраться до Америки.
В наше время гепарды настолько прочно ассоциируются с Африкой и Азией, что нам может быть трудно представить их где-либо еще. Однако гепарды, чьими ближайшими родственниками являются пумы, первоначально были кошками Нового Света.
Двенадцать тысяч лет назад в Америке, как я уже говорил, обитали не менее трех видов гепардов из рода Miracinonyx: M. trumanii, M. studeri и M. inexpectata.
Гепарды из этого рода были больше похожи на обычных кошек, чем гепарды Старого Света из рода Acinonyx, у них были полностью втяжные когти и морда не была такой уплощенной, как у асинониксов.
У нас есть непрямое, но вполне, впрочем, убедительное свидетельство, что микранониксы соперничали с гепардами Старого Света за звание быстрейших бегунов планеты: хотя уже 11 тысяч лет гепарды этого рода не охотятся за вилорогими антилопами Америки, единственный сохранившийся вид вилорогов до сих пор является одной из самых стремительных антилоп мира. Если бы в этом не было насущной потребности, эволюция никогда бы не привела к такому колоссальному вложению ресурсов в скелетно-мускульные структуры и системы кровообращения и дыхания этой небольшой антилопы, которое необходимо для подобной скорости.
Другими крупными кошачьими Северной Америки в этот период были львы, ягуары, пумы
и два вида саблезубых кошек: массовый теплолюбивый вид - "смилодон смертоносный" (Smilodon fatalis)
и более стройная, удивительно длинноногая и редкая даже в плейстоцене "американская кинжалозубая кошка" (Homotherium serum).
Однако не эти кошачьи были самыми жуткими хищниками эпохи: гигантский короткомордый медведь Arctodus simus,
который был гораздо больше своего отдаленного родственника - бурого медведя, и располагал длинными ногами, приспособленными к длительной погоне в открытых прериях, где от него не было спасения, вот он был куда более могучим, чем любой из современных ему видов хищников. "Ужасный" стало истертым словом в конце 20 века, но именно оно больше всего подходит этому зверю…
Вместе с гепардами и гигантским медведем в категорию бегающих охотников входили собаки. Серые волки Canis lupus - крупнейшие из псовых сегодняшней Америки,
однако в Плейстоцене они, также как и обитавшие там красные волки Cuon alpinus, которые сегодня живут только в Азии,
занимали на континенте положение всего лишь средних по размерам зверей. Крупнейшим же был "зловещий" или "жуткий волк" - Aenocyon (Canis) dirus, древний американский вид, падальщик с тяжелыми челюстями и укороченными лапами, нечто вроде гиены Нового Света.
а самым мелким, как и сегодня, был койот.
Все эти хищники жили за счет гигантского сообщества крупных травоядных. Все сохранившиеся по сей день виды, такие как олень-вапити, американский лось, северный олень, белохвостый и чернохвостый олени,
овцебык, бизоны, а также дикие бараны и козы, тогда, конечно, тоже присутствовали.
Однако в плейстоцене в Северной Америке жили вдобавок еще два вида бизонов;
два других вида оленей среднего размера, а также эндемичный представитель семейства оленей – Cervalces – который напоминал нечто среднее между современным европейским лосем и благородным оленем огромных размеров;
целый набор различных вилорогих, "спиралерогих" и "четырех-рогих" антилоп;
лесной овцебык Symbos; кустарниковый бык Euceratherium, козообразный бык и вымерший горный баран.
По лесам и степям Америки вместе с этими жвачными животными бродили шесть (!) видов исконных американских верблюдов, обыкновенных и длинноногих лам.
Самыми обычными животными среднего размера в Северной Америке были американские свиньи или пекари, представленные несколькими видами,
включая двух длинноногих, быстрых, как антилопы, степных пекари, у которых сегодня просто нет эквивалентов.
Как минимум, четыре вида семейства лошадей (а реально, скорее всего, гораздо больше, причем не только настоящих лошадей, но и куланов, зеброобразных форм и других, совершенно уникальных представителей лошадиных, которым нет аналогов в сегодняшнем мире) жили в Северной Америке, когда там появились предки современных индейцев.
Однако из-за того, что до сих пор не найдено ни одного художественного изображения их, мы не знаем, были ли на шкуре этих американских лошадей или зебр какие-либо пятна или полосы. (Лошади, которых индейцы использовали позднее, были потомками животных, привезенных испанцами из Европы. Благодаря этому импорту, лошади завершили свое путешествие вокруг земного шара и вернулись на свою прародину, континент, где они впервые появились.)
Тапир, обычное животное плейстоценовой Северной Америки, представлял собой грубый эквивалент африканского гиппопотама.
Однако настоящими аналогиями громадных толстокожих Африки, носорогов и бегемотов, были наземные ленивцы.
Наземные ленивцы эволюционировали в олигоцене, 35 - 30 млн. лет назад, от предков, которые, подобно ленивцам сегодняшнего дня, жили на деревьях в тропической Америке. Некоторые роды наземных ленивцев ходили на боковых краях ступней, другие, подобно представителям рода "гигантских когтей" (Megalonyx), наступали на всю стопу.
Они варьировали в размерах от карликовых видов с карибских островов
до животных размером с медведя и бизона,
И наконец, вплоть до гигантов из родов эремотерий (Eremotherium)
и мегатерий (Megatherium).
Последние превосходили по размерам черного носорога. [Фактически, они были намного выше слонов... - прим. переводчика]
Рядом с этими величественными исполинами, по берегам рек жили гигантские бобры размером с медведя
и множество видов глиптодонтов, похожие на закованного в монолитный панцирь броненосца весом в тонну.
Были и собственно гигантские броненосцы, значительно крупнее того вида, который сегодня так называют.
В частности, броненосец прекрасный, названный так за удивительной красоты гибкий панцирь, покрытый узором, напоминающим полированный камень.
Когда 73 % североамериканских и 80 % южноамериканских видов млекопитающих [только вдумайтесь в эти цифры], весящих более 100 кг, исчезли от 12 до 9 тысяч лет назад, за ними последовали по крайней мере 10 родов [не видов, а целых родов] птиц из группы хищников/падальщиков. Среди них были американские версии африканского аиста-марабу, несколько крупных видов американских "грифов", большой кондор Breagyps,
длинноногая американская "птица-секретарь" Wetmoregyps,
и несколько видов семейства тераторнисов (Teratorthidea), крупнейший из которых, метко названный "тераторнис невероятный" (Terratornis incredibilis) обладал размахом крыльев более 5 метров.
Крупнейшие птицы-падальщики Африки сегодня подвергаются той же угрозе, как и вымершие североамериканские гиганты плейстоцена, – ушастый гриф Torgos tracheliotus и белоголовый гриф Trigonoceps occipitalis постепенно исчезают, как и гигантские звери Африки, чьи трупы поедаются этими падальщиками.
Более мелкие птицы-мертвоеды, такие как белоспинный, воротниковый и египетский грифы, выживают в областях, где была уничтожена современная африканская мегафауна. Однако громадный клюв ушастого грифа, столь непохожий на сравнительно изящные клювы мелких видов, как я уже упоминал, приспособлен исключительно к разрыванию кожи и тканей самых крупных животных планеты, и с исчезновением последних эта огромная птица тоже обречена на вымирание.
Когда вымирает крупное животное, оно не уходит в одиночку:
так, из-за отсутствия белых носорогов
в южноафриканском Национальном парке Крюгера с 90-х годов XIX века по 60-е годы XX века популяция желтоклювого волоклюя Buphagus africanus пережила страшное падение численности.
В отличие от все еще многочисленного красноклювого волоклюя,
желтоклювый обладает мощным толстым клювом, адаптированным специально к собиранию наиболее крупных видов клещей с больших травоядных, преимущественно с носорогов. Таким образом, только после реинтродукции белых носорогов в Национальный парк Крюгера популяция желтоклювов начала восстанавливаться.
Восстановление популяции желтоклювого волоклюя – положительный пример восстановления богатства среды. Однако, возвращение и самих носорожьих клещей было, конечно, ценным увеличением биоразнообразия национального парка Крюгера. Тот факт, что я упоминаю только одного из этих клещей – Dermacentor rhinocerinus, вернувшихся в Южную Африку с реинтродукцией носорогов, означает только, что именно его броская яркая окраска немедленно привлекает внимание посетителей парка.
Однако наряду с этими красивыми членистоногими, вместе с носорогами в парк вернулась и одна из крупнейших мух мира – Gyrostigma pavesii, чьи яйца били перенесены в парк Крюгера на коже хозяев из Зулуленда, где отловили белых носорогов. Как заметил Лео Краак, биолог Национального парка Крюгера, зачинатели программы по реинтродукции носорогов не всегда внимательно относились к тому, каких спутников и паразитов носорогов они возвращают в Южную Африку вместе с их хозяевами. В одной из транспортных клеток носорог, должно быть, испражнялся, будучи еще в Зулулэнде, и в последнюю минуту самка крупной кровососущей мухи Rhinomusca dutoiti отложила в навозную кучу кладку. В конце концов, яйца проклюнулись в парке Крюгера и дали начало процветающей ныне популяции, чей ареал протянулся от Претории до Муиплааса.
Даже сегодня, когда биологи с большей осторожностью подходят к проблеме переселения сопутствующих организмов вместе с крупными животными, было бы крайне маловероятно составить полный список мух, червей, вшей, клещей, гельминтов и всех одноклеточных, которые вернулись в парк Крюгера вместе с черными и белыми носорогами. Некоторые из этих паразитов и симбионтов могли бы выжить и сами, но большинство из них приспособлено только к жизни около, на или в носорогах и нигде больше.
Следовательно, мы можем только гадать о буквально бесчисленном количестве более мелких видов, что погибли вслед за вымершими представителями мегафауны Евразии, Америки и Австралии.
«Вторичное» или «следственное» вымирание, вызванное исчезновением этих комплексов мегафауны, не было ограничено только животными столь же прямо зависящих от них, как, скажем желтоклювые волоклюи или клещи Dermacentor. Норман Оуэн-Смит, преподаватель экологии Африки на зоологическом факультете Университета Вита, утверждает, что целый веер мелких видов, далеко выходящий за рамки паразитов или симбионтов, обязан своим существованием крупным растительноядным, таким как слоны и носороги. Эти гиганты являются, таким образом, «краеугольными» видами в том смысле, что точно также, как арка разрушается, если выбить ее краеугольный камень, их исчезновение может повлечь за собой каскад вторичных вымираний:
Современные африканские слоны валят, ломают или вырывают с корнем деревья, изменяя облик растительности и, как следствие, условия обитания других животных. Деревья, убитые слонами, замещаются кустарниками или травами, которые предоставляют листву, более доступную для растительноядных животных меньшего размера. Листья быстро растущих деревянистых растений не так сильно химически защищены, как листья медленно растущих деревьев, которые эти растения замещают. Индекс оборота питательных веществ тоже ускоряется. Давление на пастбища со стороны белых носорогов и бегемотов превращает луга с травами средней высоты в мозаику участков с высокой и низкой травой. Низкие, стелющиеся травы в целом менее волокнисты и более питательны, чем высокие травянистые растения. В результате таких изменений в растительном покрове, качество пищи более мелких и более разборчивых травоядных улучшается.
Оуэн-Смит (который верит, что американская мегафауна была истреблена в результате охот человека) утверждает, что людям, таким образом, не нужно было уничтожать всех до последнего кондоров, всех верблюдов и всех пекари. Устранение ключевых растительноядных животных, таких как наземные ленивцы, гомпотерии, мастодонты и мамонты, могло быть достаточным, чтобы вызвать экологическую деградацию, вышедшую далеко за пределы потери самих краеугольных видов.
Подобно крупным растительноядным видам, о которых говорит Оуэн-Смит, крупные хищники тоже могут занимать ключевые позиции в экосистеме. Эдвард Уилсон объясняет, что, например, когда ягуары и пумы исчезли с острова Барро Колорадо в Панаме, их основные жертвы, еноты-коати и крупные грызуны агути и пака,
пережили колоссальный демографический взрыв. Т.к. коати, пака и агути питаются крупными семенами, падающими из-под полога дождевого леса, они быстро снизили репродуктивные возможности деревьев, дающих эти крупные семена:
Другие виды деревьев, чьи семена слишком мелки, чтобы заинтересовать этих животных, выиграли из-за ослабления конкуренции. Их семена прорастали, а всходы великолепно развивались, и большее число молодых деревьев достигло полной высоты и репродуктивных размеров. Спустя годы состав лесов изменился в их пользу. Кажется совершенно естественным, что виды, специализированные на питании семенами этих деревьев, также процветали, количество хищников, нападавших на этих животных, выросло, распространились грибы и бактерии, которые паразитируют на деревьях с такими семенами, плотность популяций микроскопических животных, питающихся этими грибами и бактериями, увеличилась, хищники, поедающие этих созданий стали многочисленнее, и так далее вдоль пищевой цепи по мере того, как экосистема отражала исчезновение краеугольных видов, переходя с одного уровня на другой.
Следовательно, мы не можем предположить, что вторичные эффекты исчезновения хищников, подобных сумчатому «льву», имели для биосферы Австралии лишь самые незначительные последствия.
Это правда, что устранение ключевого вида часто благоприятствует некоторым членам сообщества, из которого его удалили. Так, исчезновение с Барро Колорадо крупных кошек привело к резкому росту популяции оцелота после того, как вместе с количеством мелкосемянных деревьев возросла численность крыс и мышей.
Однако, если посмотреть на ситуацию в целом, биосообщество, окружавшее ключевой вид, с неизбежностью обеднело после его исчезновения. Мы знаем, по меньшей мере, о двух видах птиц, которые вымерли на Барро Колорадо после исчезновения там крупных кошек и очень вероятно, что за ними последовало и множество более мелких организмов. Вследствие этого, мы можем задать себе вопрос: каков же был эффект вымирания гигантских растительноядных зверей Америки на биологические сообщества, которые сформировались в южноамериканских дождевых лесах? Подобно слонам и буйволам, которые еще населяют густые джунгли Западной Африки и Южной Азии, мастодонты, гомфотерии и наземные ленивцы, вероятно, протаптывали «дороги», выкапывали купальные ямы и очищали от леса участки земли на всем протяжении бассейна Амазонки, поддерживая более разнообразную мозаику растительных сообществ, чем та, которую мы видим в этих местах сегодня. Южноамериканские дождевые леса все еще демонстрируют просто поразительное разнообразие жизни, но кажется очень и очень вероятным, что это разнообразие было еще большим, когда гигантские травоядные были одной из его опор.
Вымирание мегафауны, которое последовало за распространением по нашей планете человека «полностью современного типа», достигло максимума в Австралии где-то между 35 и 10 тысячами, в Евразии между 15 и 12 тысячами и в Америке около 11 тысяч лет назад.
Фауна, включавшая карликовую вариацию так называемого «гигантского оленя», несколько карликовых видов слонов, карликового бегемота, гигантскую соню, гигантских орлов, гигантских черепах и «козью антилопу» Майорки, сохранялась на крупных островах Средиземного моря примерно до 6 тысяч лет до Н.Э.
Карликовые формы наземных ленивцев, эндемичные обезьяны, грызуны размером с медведя и длинноногие бегающие совы, чьи размеры Джаред Даймонд оценивает как «нормальные, гигантские, колоссальные и титанические», исчезли с островов Карибского моря около 7 тысяч лет назад.
Последние мамонты, о которых мы знаем, вымерли на острове Врангеля в Северо-восточном секторе Арктики всего лишь 3 800 лет назад, когда колесные экипажи, письменность и металлургия уже стали неотъемлемой частью человеческой жизни.
Другой относительно малодоступный остров, Новая Каледония, потерял своих нелетающих птиц, варанов, рогатых черепах и карликовых крокодилов примерно в это же время.
Другие крупные животные исчезли еще менее давно: 10 крупных видов лемуров (крупнейшие из которых, могли поспорить размерами с гориллой) и несколько «слоновых птиц», среди которых один вид достигал веса полутонны, исчезли лишь после того, как индонезийские мореходы колонизировали Мадагаскар после Рождения Христа.
Около 150 видов птиц Новой Зеландии
включая не менее 11 видов (!) Моа, некоторые из которых достигали высоты более 3 метров, и охотника на моа - самого большого орла Земли - Harpagornis moorei - чьи когти буквально были размером с когти тигра;
а также гигантских нелетающих новозеландских гусей, южный вид которых достигал метра в высоту и веса в 15 кг, и уникальных нелетающих "секироклювов", внешне напоминающих исполинских пастушков такахе, но не состоявших в родстве ни с одной птицей Новой Зеландии. Эти массивные, вероятнее всего, всеядные птицы с мощным секиробразным клювом, достигали 80 см роста и веса в 12 кг, внезапно погибли после того, как острова были открыты и заселены полинезийцами всего лишь восемь столетий назад.
Такие исследователи, как Сторрс Олсен и Хелен Джеймс открыли, что люди доиндустриального периода уничтожили неожиданно большое число видов птиц по мере заселения ранее необитаемых островов. Экстраполяция результатов уже законченных исследований на острова, где еще не проводились археологические изыскания, приводит к предположению, что 2 тысячи видов (!) птиц были уничтожены в ходе одной только полинезийской колонизации островов Тихого океана. Этот процесс длился приблизительно с 5 тысяч назад до 1500 года нашей эры. Международный Совет по Сохранению Птиц подсчитал путем сравнения, что с 1600 года нашей эры люди в целом уничтожили 108 видов птиц.
Морская корова Стеллера,
15-тонный родственник ныне живущих ламантинов и дюгоней (чей максимальный вес составляет лишь около одной тонны), вымерла только 2 века назад, в 1768 году.
Интерактивная энциклопедия Хатчинсона издательства Хеликон Паблишинг говорит, что морских коров стали беспощадно убивать из-за их мяса после того, как экспедиция Витуса Беринга в Северную Пацифику открыла их в 1741 году.
Однако энциклопедия добавляет, что «сокращение запасов водорослей, служивших пищей морским коровам, могло послужить дополнительным фактором их вымирания».
Амбивалентная позиция Хеликона по поводу исчезновения морских коров типична для человеческого отношения к исчезновению мегафауны. Наш вид, как мы уже наблюдали, вот уже более века занимается спорами, была ли мегафауна истреблена в результате «естественных» причин, таких как Ледниковый период, или в результате нашего распространения по всей планете.
«Ледниковая период», из которого наша планета вышла от 13 до 9 тысяч лет назад, был всего лишь последней из целой серии холодных фаз, которые покрывали часть поверхности Земли ледниками последние 2 миллиона лет. Эти процессы проходили в результате сложных циклов потеплений и похолоданий, среди которых доминировал 100-тысячелетний цикл, в рамках которого орбита Земли изменялась от относительно округлой до относительно эллиптической и обратно. В момент пика вымирания мегафауны, 12 тысяч лет назад, Земля просто совершала свой обычный переход от холодной к теплой фазе, через который она проходила, по крайней мере, 20 раз за последние 2 миллиона лет. Предшествующие циклы были свидетелями многих потерь (и многих прибавлений) в фауне планеты, но они никогда не вызывали крупномасштабной, всемирной гибели исключительно крупных животных, так как это произошло до, в течение и после окончания последнего цикла похолодания.
Объяснение вымирания мегафауны через «изменения климата» растеряла большую часть, если не все свое правдоподобие. В своей современной форме, теория основывается главным образом на том факте, что Северная и Южная Америка потеряли почти всех свои недавно вымершие виды крупных млекопитающих, птиц и рептилий приблизительно между 11 и 9 тысячами лет назад – т. е. в то самое время, когда планета выходила из последнего оледенения. Один из наиболее известных сторонников этой гипотезы, Дэйл Гутри из Института арктической биологии Университета Аляски, предполагает, что замена холодного и сухого климата относительно влажным и теплым разрушила высокопродуктивное и питательное растительное сообщество, которое он называет «мамонтовая степь».
Таким образом, мегафауна вымерла от голода. Гутри не объясняет, как растительные сообщества во всех климатических зонах Северной и Южной Америк деградировали под воздействием изменения климата в более влажном и теплом направлении или как эта предполагаемая деградация могла вызвать избирательное исчезновение наиболее крупных видов животных. Также не объясняет он и то, каким образом элементы вымершей мегафауны сохранялись на больших островах Карибского бассейна еще две тысячи лет, или как мамонты выживали на острове Врангеля целых 4 – 5 тысячелетий после изменения климата.
С общепланетарной точки зрения теория вымирания мегафауны из-за климатических изменений выглядит еще менее убедительно, чем в американском контексте: австралийская мегафауна вымерла задолго о начала перехода к более теплому и влажному климату около 10 тысяч лет назад, а гиганты Новой Зеландии и Мадагаскара жили еще несколько веков после рождения Христа. Климат Новой Зеландии становился чрезвычайно суровым в каждый из приблизительно 20 ледниковых «максимумов» плейстоцена, однако все 150 с лишним видов вымерших птиц этих островов сумели пережить каждый пик похолодания и вымерли только в теплое межлидниковье голоцена.
По мере того, как теория климатических изменений теряет свои позиции, многие ее приверженцы начинают выстраивать вторую линию обороны – нечто вроде «комплексного решения». Да, признают они, истребление животных человеком могло внести свою лепту в вымирание мегафауны, но только из-за того, что она уже была ослаблена климатическими флуктуациями. «Был ли то меняющийся климат Новой Зеландии, – пишет, к примеру, Дэвид Беллами в своей книге «Сила жизни», – или только пришествие человека положило конец царству огромных травоядных птиц (Моа) остается неясным».
Я признаю, что могут быть найдены рациональные доводы для того, чтобы поставить под вопрос причины гибели мегафауны Америки или Австралии. Однако количество костей убитых людьми новозеландских Моа устанавливает факт тяжелого хищничества со стороны человека настолько ясно, что единственный урок, который мы можем извлечь из высказываний, подобных словам г-на Беллами, – это то, что люди всеми силами стремятся избежать признания неприятной или позорной правды.
Был ли климат Новой Зеландии в процессе резких изменений в момент вымирания Моа? Ответ на этот вопрос – однозначное «нет». Единственное значительное изменение этого периода, кажется, связано с прибытием первых поселенцев-людей, полинезийской популяции, частью которой являлись современные аборигены страны – маори. Вымирание громадных животных Мадагаскара, как и мегафауны средиземноморских островов и острова Врангеля, также совпадает по времени с развитием навыков мореходства у человека. Вымирание крупнейших животных Америки также, как мы видели, случилось вскоре после появления людей. Точное совпадение по времени появления человека и вымирания мегафауны не установлено пока только для Австралии, но совершенно ясно, что крупные сумчатые все еще жили, когда на континенте появились люди между 50 и 40 тысячами лет назад.
Нет никаких сомнений в том, что наши предки были умелыми охотниками на крупную добычу. И в Америке, и в Азии найдено очень много стоянок человека с останками мамонтов, которые были явно убиты людьми.
Некоторые останки, как, например, мамонт, найденный в 1953 году в Нако близ мексиканской границы США, все еще содержат каменные наконечники копий между костей животного.
Вероятно, эти наконечники надевались на составные метательные копья, которые охотники бросали в цель.
Передняя часть копья после попадания в зверя отделялась, так что мамонт уже не мог вытащить наконечник, потянув хоботом за древко или протащив копье сквозь кустарник. Скорость полета копья резко увеличивалась благодаря использованию рычагов – копьеметалок.
Мамонт из Нако, которого ударили копьем в живот, смог уйти и умер там, где его так и не нашли охотники. Мы знаем это, поскольку на костях животного не осталось ни одного следа надрезов, которые всегда видны на останках разделанных и съеденных животных. Не менее восьми других неповрежденных наконечников копий культуры «Кловис» были найдены рядом с тазовыми костями этого мамонта из Нако.
Если бы охотники нашли его, наконечники, несомненно, были бы извлечены из тела. Никто из тех, кто когда-либо держал в руках и внимательно рассматривал наконечники культуры «Кловис», не отнес бы слова «грубый» или «примитивный» к изделиям позднего Каменного века.
Наконечники копий палеоиндейцев, принадлежащих к этой культуре, сделаны с невероятной точностью, лезвия длиной от 15 до 20 см, достаточно широкие и плоские, чтобы обладать преимуществами по сравнению с современными стальными ножами.
Я должен признать, что испытал удивление, даже шок, когда впервые увидел своими глазами красоту и очевидную смертоносность этого оружия.
Как пишет Джеред Даймонд в книге «Третий шимпанзе», многие из нас все еще неправильно представляют себе людей – «охотников на крупную добычу», живших 14 тысяч лет назад.
Художники, оформляющие музеи, предпочитают рисовать поздненеолитических охотников, в виде обнаженных храбрецов, которые рискуют жизнью, бросая камни в рассвирепевшего мамонта, при этом двое или трое несчастных уже лежат на земле, насмерть затоптанные огромным зверем.
Это абсурд. Если бы хоть один охотник умирал при рутинной охоте на мамонта или мастодонта, то они истребили бы людей, а не наоборот. Вместо этого, более реалистичная картина изображает тепло одетых профессионалов, бросающих с безопасного расстояния метательные копья в паникующего мамонта, которого подстерегли в засаде в узкой лощине у ручья.
Если, – вы можете спросить, – к концу последнего оледенения гоминиды развили такой ужасающий потенциал разрушения, как вообще выжили некоторые виды крупных животных? Ответ на этот вопрос может заключаться в анализе условий территорий, где мегафауна сохранилась. Подавляющее большинство крупных зверей современности обитают в пределах Африки и Южной Азии. Крупные звери живут и в других районах Земли, однако существа размером со слона, бегемота и носорога водятся только в регионе Африки и Южной Азии.
Это далеко не случайное совпадение, что зоны «выживания крупной добычи», т.е. Африка и Южная Азия, одновременно являются и зонами, которые населяли гоминиды за 1,7 миллионов лет до изобретения технологий, позволивших им переживать холодные зимы северных широт Европы и Азии. За время «заключения в тропической тюрьме» гоминидные прародители современных людей перешли от собирательства, пожирания падали и случайных охот к регулярной и все более и более эффективной охоте на крупных зверей. В связи с тем, что развитие охотничьих навыков человека было сравнительно медленным процессом, животные, которые делили Африканский/Южно-азиатский регионы с гоминидами, обладали достаточным временем для собственных эволюционных изменений, чтобы успеть приспособиться к появлению среди них нового жуткого хищника.
Гоминиды, подобные человеку прямоходящему – Homo erectus, начали расширение зоны, занятой людьми, около 900 тысяч лет назад.
(Я пишу «подобные человеку прямоходящему», поскольку около 800 тысяч лет назад, человеческие популяции Африки пересекали границу между тем, что современные «гоминиды» определяют как «человек прямоходящий» - Homo erectus и «человек разумный» - Homo sapiens sapiens.)
В Европе в это время люди занимали промежуточное положение между Homo erectus, и Homo (sapiens) neanderthalis – неандерталец. Это промежуточное звено европейской линии развития современные систематики выделяют в особый вид – Homo heidelbergiensis, человек гейдельбергский.
Решающий прорыв «зоны человеческой оккупации» начался, однако, не на границе Европы и Азии, а на африканской прародине человека. Около 120 тысяч лет назад волна за волной «полностью современные люди», Homo sapiens, сформировавшиеся в Северо-восточной Африке, начали проникать из Африки на Ближний Восток и продвигаться далее, в Южную Азию.
Эти «полностью современные люди» истребили и/или генетически растворили в себе мозаику различных популяций «архаического современного человека» [так называют в западной науке различные популяции, относящиеся к гейдельбергскому человеку или даже к неандертальцам – прим. переводчика]
и реликтовые группы еще более древнего человека прямоходящего, которые предшествовали человеку разумному в этих регионах.
Затем, где-то между 60 и 40 тысячами лет назад, люди впервые вышли на пространство, которое никогда не было заселено никаким из видов гоминид – Новая Гвинея–Австралия–Тасмания.
Около 40 тысяч лет назад, растущая технологическая вооруженность этих «полностью современных» африканцев привела к тому, что человеческие популяции современного вида совершили «Большой скачок». Были изобретены каменные резцы, достаточно острые, чтобы с их помощью вырезать костяные иглы. Иглы, в свою очередь, позволяли сшивать теплую одежду и обувь.
Последняя позволила этим выходцам из тропических регионов вытеснить более северный вид рода Homo – неандертальцев; а также начать продвижение в регион, который ранее был слишком холодным для заселения людьми – Сибирь. Когда около 25 – 30 тысяч лет назад люди достигли Сибири, ледник толщиной в милю, подобный тому, что сегодня покрывает Гренландию, простирался на всем протяжении нынешней Канады и северных Соединенных Штатов.
В этом громадном ледяном щите было связано столько воды, что уровень мирового океана был на 200 метров ниже современного. Островные территории, такие как современная островная часть Юго-Восточной Азии, Япония и Британия, были соединены с соседними континентальными районами. Австралия, Тасмания и Новая Гвинея формировали единый материк, а Сибирь и Аляска были соединены широкой, свободной ото льда равниной, названной «Берингия».
Аналогичные оледенения происходили на Земле, в среднем, каждые 100 тысячелетий на протяжении последних двух миллионов лет. Весь этот период назван Ледниковым периодом или плейстоценом. Таким образом Сибирь многократно соединялась с Аляской в период пиков оледенения и отделялась от нее во время межледниковых потеплений.
Приблизительно 20 тысячелетий назад люди в сопровождении собак, которых они одомашнили в Азии, впервые просочились на свободную от льдов территорию Аляски через берингийский мост.
Между 12 и 14 тысячами лет назад они открыли путь на юг сквозь или в обход ледника, лежавшего между Аляской и остальной частью Америки, и проникли в земли «к югу от 48 параллели» или собственно на территорию США.
Они обнаружили этот «супер-Серенгети», о котором я говорил ранее, полный животных, не имевших никакого представления о столь страшном охотнике, как человек разумный. Фауна, которая, возможно, имела так же мало инстинктивного страха перед людьми, как птицы Галапагосских островов или пингвины Антарктиды, столкнулась с супер-хищником. Хищником, способным изготавливать смертоносное оружие, подобное метательным копьям с обсидиановыми лезвиями, пускать чудовищные пожары в сухих прериях, использовать инстинкты и чутье своих собачьих союзников и планировать стратегию своих охот с помощью интеллекта и языка, к которым даже приблизиться не могло никакое другое животное. Вот тот самый фон, на котором всеохватное вымирание, спровоцированное появлением «полностью современного» человека в обеих Америках (а на самом деле – и в Европе, Северной Азии и Австралазии), становится понятным и даже неизбежным.
Если у вас сложилось впечатление, что большие животные Африки или Южной Азии были совершенно неуязвимы для технологического скачка и изобретательности этих «полностью современных» людей, значит мои слова были слишком смелыми: 12 тысяч лет назад искусность и эффективность человеческого вида достигли столь ужасного уровня, что даже животные, эволюционировавшие вместе с семейством гоминид в их изначальных областях – Африке и Южной Азии – не смогли выдержать этот натиск. В Африке, например, вымерло около шести видов крупных млекопитающих, включая гигантскую антилопу из группы Аlcelaphine (антилопы гну), и могучего длиннорогого буйвола Pelorovis - африканского аналога длиннорогих диких быков Евразии и американского длиннорогого бизона.
(Еще раньше, около 1,5 млн. лет назад, когда Африку полностью подчинил себе "человек прямоходящий" - первый человек в полном смысле слова, а не просто двуногая обезьяна типа австралопитеков - там произошло катастрофическое вымирание, сопоставимое с позднеплейстоценовым крушением экосистем на северных континентах, Австралии и Южной Америке. Тогда вымерли десятки видов африканских животных, включая более пяти самостоятельных видов африканских хоботных, например динотерий – удивительный "слон" из древнего изолированного семейства, у которого бивни росли не из верхней, а из нижней челюсти и загибались кольцом к груди. Зверь был самым высоким хоботным, когда-либо существовавшим на Земле, и был строго специализирован на питании листвой нижних ветвей деревьев, пригибая их с помощью своего удивительного челюстного аппарата и необычно длинной и гибкой для слонов шеи.
В Южной и Юго-Восточной Азии уже после окончания плейстоцена, в голоцене вымирают поразительные азиатские жирафы-сиватерии и азиатские бегемоты, несколько видов очень крупных материковых орангутанов Вьетнама,
а также аборигенные хоботные-стегодоны. Древняя уникальная группа лесных животных, поднявшаяся почти до уровня настоящих слонов по форме тела и строению зубов, но возникшая абсолютно независимо на основе местных азиатских мастодонтов. Последние из них дожили почти до 4 тысячелетия до н.э., в горных лесах Юньнани на Юго-Западе Китая. – прим. переводчика).
Растущее осознание того, что большая часть крупных сухопутных животных были уничтожены нашим собственным видом более 10 тысяч лет назад, приводит к пониманию, что этот вид, также более 10 тысяч лет назад, достиг уровня интеллекта, который просто преодолел ограничения, которые экология накладывает на все виды живых организмов планеты, составляющие биосферу. Винить наших предков за нарушение «системы экологических сдержек и противовесов» невозможно – рубеж экологической безопасности вид под названием "человек разумный" преодолел без какого-либо осознания того, что этот процесс вообще происходит.
Другие виды также могли испытывать временное снятие или псевдо-снятие подобных экологических ограничений. Когда 900 лет назад, например, крысы были непреднамеренно завезены людьми в Новую Зеландию, они, как пишет в своей книге «Пожиратели будущего» Тим Фланнери, превратились в бедствие таких масштабов, какие никогда больше не были превзойдены.
Нет ничего таинственного в подобных катастрофах: вполне предсказуемо, что крысиные популяции испытали взрывное увеличение численности, освобожденные от армии своих обычных хищников и конкурентов, которые сдерживают их размножение в Азии, и наделенные на первый взгляд, неограниченными источниками добычи в виде аборигенных животных и растений Новой Зеландии. Столь же предсказуемым является коллапс этой «крысиной чумы», который вероятно произошел, когда виды, питавшие собой этот взрыв крысиной популяции – нелетающие или плохо летающие наземные птицы, шесть видов аборигенных лягушек, крупные аборигенные улитки и цикады – стали крайне редки или, как произошло во многих случаях, были съедены полностью.
Гепарды, живущие в Серенгети, не представляют из себя «бедствия». У них множество конкурентов, которые способствуют контролю над их численностью, а их добыча – в основном, но не исключительно, газели – далеко не наивна и не беспомощна. Сами гепарды «позаботились» об этом, «разводя» самых быстроногих антилоп. Они сделали это непреднамеренно, просто уничтожая медлительных на протяжении тысяч поколений.
С нашей точки зрения, «медлительная» газель не менее других способна бежать с захватывающей дух скоростью. Тем не менее бросок этих стремительных кошек, как и другие формы естественного отбора, может производить исключительно точный замер – эффект десятых долей секунды в беговом поединке гепарда и газели на дорожке длиной в какую-то сотню метров может быть не менее решающим и пожалуй несколько более окончательным, чем на соревнованиях людей по легкой атлетике. Вечно участвуя в подобных гонках, антилопы, разумеется, производят столь же тщательный отбор гепардов, как и те – антилоп. Менее быстроногий хищник обречен на голодную смерть.
В результате такого взаимодействия популяции гепардов и газелей относительно стабильно сбалансированы друг относительно друга. И каждая из популяций, конечно, также сбалансирована (посредством не менее длительного и испытывающего взаимодействия) с популяциями других видов, оказывающих на нее воздействие – от леопардов и трав до вирусов, которые бесконечно проверяют на прочность иммунные защиты организма.
Охотились ли они на вилорогих антилоп в Небраске времен ледникового периода, на кроликов в сегодняшнем Иране или на антилоп-прыгунов в современной Намибии, гепарды, говоря экологически, всегда были связаны с регионами, которые мы можем назвать «метафорический Серенгети». Это – экосистема, поддерживающая численность популяции каждого отдельного вида, ее составляющего, на уровне, который стремиться поддержать биологическое разнообразие сообщества в целом.
Популяция гепардов остаются в этих «сохраняющих биоразнообразие пределах» вовсе не из-за того, что ее члены в каком бы то ни было смысле «обуздывают себя» или «предусмотрительно думают о будущем». Представление о том, что природные хищники поддерживают свою численность на должном уровне, «убивая только то количество жертв, которое им нужно» – это миф. Это правда, что охотники, подобные гепардам, действительно обычно убивают ровно столько, сколько им необходимо, но причина вовсе не в «сдержанности». Если бы гепарды были способны убивать в любое время, когда ни пожелают поесть, они, словно первые поколения новозеландских крыс, больше не умирали бы от голода. В таких условиях даже если бы каждый отдельный гепард убивал ровно столько, сколько ему нужно, вся популяция в целом очень скоро раздулась бы до размеров «экологической чумы». То, что этого не происходит в нормальных условиях, просто связано с фактором ограничений, которые накладывает экосистема на популяции любых организмов. Большинство детенышей гепардов (или молодых крыс) останется без пищи (или без необходимого жизненного пространства, или без сексуального партнера), которые им требуются чтобы вырасти и начать размножаться.
Таким образом, «метафорический Серенгети» поддерживает биоразнообразие, с безжалостной эффективностью удаляя «излишек» особей, которые производит каждый вид животных и растений. Если люди находят уровень детской смертности в нищих странах, где население удваивается каждые 30 лет, пугающе высоким, то как же они должны расценивать уровень смертности, который был неизменен на протяжении первых 500 тысяч лет человеческой истории, когда рост популяции был практически равен нулю? Утверждение Шопенгауэра, что «…каждый раз нам требуется определенная доля озабоченности или печали, или неудовлетворенных желаний, подобно тому как кораблю нужен балласт, чтобы он удерживался на плаву…» может быть спорным в философском контексте, в котором оно первоначально возникло, однако оно абсолютно точно отражает принцип функционирования «метафорического Серенгети».
Какой организм, имей он на то силы, не выделил бы В СВОИЮ ПОЛЬЗУ большую часть из тех ресурсов, что «метафорический Серенгети» скупо распределяет с такой заботой о биоразнообразии и с таким бессердечным равнодушием к индивидуальным жизням?
Понимай он больше ситуацию в этом «Серенгети», человек уже 200 тысяч лет назад мог бы возжелать избежать не только данного конкретного сухого сезона или столкновения с данным конкретным леопардом, своим смертельным врагом, но и пожелать вообще выйти из под контроля «метафорического Серенгети», который делает его собственную жизнь и жизнь его семьи столь непредсказуемой и опасной.
Тот факт, что люди стали, говоря словами зоолога Эдварда О. Вильсона «…в сотни раз более многочисленными, чем любое наземное животное сопоставимых размеров в истории жизни…» подводит нас к выводу столь же невероятному, сколь и очевидному – наш вид вышел из-под этого контроля.
Точно так же, как океанское каноэ принесло крыс в реальную Новую Зеландию, уровень интеллекта, достигнутый людьми в последние 50 тысяч лет, вывел наш вид из «метафорического Серенгети», в котором мы появились, в метафорическую Новую Зеландию – новое экологическое окружение, в котором наша популяция более не сдерживается природными силами на том уровне, который я назвал «поддерживающим биоразнообразие».
Поскольку мы только начали осознавать его наличие, мы еще не уделяли особого внимания размышлениям о том, каким образом начало существовать новое экологическое окружение или метафорическая «Новая Зеландия» в которой мы теперь живем. Тем не менее, по крайней мере одно кажется ясным: беспрецедентная мощь человеческого вида кажется тесно связанной с развитием изощренного языка. Как я упоминал во введении, Джаред Даймонд приписывал сам «Великий скачок» возникновению современного уровня лингвистических способностей у гоминид. Я нахожу эти доводы убедительными – так же, как мощность отдельных компьютеров может быть увеличена путем объединения их в сеть, которая позволит проводить обмен данными, кажется резонным, что мощность человеческого интеллекта резко возросла, когда речь позволила сложным размышлениям перетекать от одного мозга к другому и от одной общины к другой.
Ричард Докинс полагает, что появление развитых лингвистических способностей не только обусловило культурную и технологическую революцию человеческого вида, но и изменило базовый механизм самой эволюции. Язык, как он считает, заместил гены в качестве наиболее эффективного способа, изобретенного жизнью для развития и передачи информации. В отличие от ДНК, которая может передаваться только от организма к организму путем размножения, человеческие идеи, благодаря возникновению языка, могут стать объектом сознательного «мозгового штурма», могут изменяться и распространяться постоянно и безостановочно. Эти качества придают передаваемым от человека к человеку идеям (Докинс назвал их «мемами») такую скорость и гибкость, что движимая ими эволюция [культуры] идет гораздо быстрее, чем биологическая эволюция при помощи генов.
Более трех миллиардов лет ДНК была единственным репликатором в мире, достойным упоминания. Но это не значит, что она вечно будет обладать этим монопольным правом. Когда бы ни возникли условия, в которых новый тип репликатора получает возможность воспроизводить копии самого себя, этот новый репликатор будет брать верх и начнет новый виток эволюции своего собственного типа.
Если эта новая эволюция начнется, она совершенно не обязательно будет подчинена старой. Старая эволюция, основанная на отборе генов, произведя человеческий мозг, создала «питательный раствор», в котором возникли «мемы». – «единицы культуры». Как только появились мемы, способные к копированию самих себя, возник их собственный, гораздо более стремительный тип эволюции.
Джулиан Хаксли, использовав совершенно другую терминологию, нежели Докинс, 40 лет назад предположил, что «культурная трансмиссия» создала новые уникальные взаимоотношения между людьми и биосферой.
Исходя из привычного филогенетического взгляда, гоминиды являются просто одним филетическим таксоном (семейство Hominidae) из группы высших бесхвостых приматов или антропоидов. Однако подлинный эволюционный взгляд говорит, что они сформировали радикально новую и высоко успешную доминирующую группу, эволюционирующую чрезвычайно быстро благодаря механизму культурной трансмиссии. Человек, таким образом, достиг совершенно новой агенетической ступени и должен быть отнесен к отдельному уровню, который может быть назван «психозоологическим» или «Psychozoan».
Гоминиды, или семейство людей следовательно, формируют единственное семейство в группо-уровне «Psychozoa». Этот новый уровень обладает колоссальной таксономической важностью и по значимости сопоставим, по крайней мере, со всеми остальными группами в Царстве животных, хотя сам я предпочитаю рассматривать его как таксон, занимающий собой совершенно новый Сектор эволюционного процесса – Психо-социальный – в отличие от полностью не-гоминидного Биологического Сектора.
Приход в метафорическую «Новую Зеландию» не избавил, конечно, людей от нищеты и неудовлетворенных желаний навсегда. Новые ресурсы, которые технология и человеческая изобретательность предоставили в наше распоряжение, были огромны, но не безграничны. Уровень роста популяции, который довел численность нашего вида от одного до почти ШЕСТИ МИЛЛИАРДОВ особей за последние сто лет, весьма вероятно перейдет эти границы за время жизни уже существующих людей. Превышение этих лимитов вызовет страшный рост человеческой смертности, однако оно вряд ли будет угрожать самому существованию нашего вида как таковому. Тем не менее, оно, вероятно, будет означать конец для миллионов других видов живых существ…
Если люди уже уничтожили сотни тысяч видов своих собратьев по планете в течение сравнительно изобильного ХХ столетия, вполне представимо, что они разрушат значительную часть биосферы, в случае, если в XXI веке возникнет серьезный кризис ресурсов. Такое направления развития вида человек разумный будет огромной трагедией, даже если оно не затронет саму возможность существования жизни на Земле.
Я лично благодарен за то, что живу в этой странной «Новой Зеландии», которую открыла изобретательность моего вида. Я благодарен за то, что живу в то время и в той стране, в которых человеческая жизнь более безопасна, чем когда либо в истории моего вида. Посещение мест, где еще осталась дикая природа всегда было одной из величайших радостей моей жизни, но у меня нет желания становиться подлинным участником природной экологической цепи, которой я наслаждался в Африке и в обеих Америках – я бы не хотел возвращаться в ситуацию, в которой экологическая интегрированность моего вида поддерживается тем, что с моей сегодняшней точки зрения, кажется ужасной ненадежностью жизни отдельного человека.
Тем не менее, я стараюсь дорожить той огромной ценой, которую остальная часть биосферы заплатила и продолжает платить за невероятную степень безопасности, подаренную мне. Я также смею надеяться, что мне будет позволено использовать эту безопасность – мою долю метафорической «Новой Зеландии», обнаруженной ошеломленным биологическим видом, к которому принадлежу и я сам – для того, чтобы сделать скромный вклад в формирование «пост-Серенгети» - сознания, необходимого для спасения достойной части биосферы.
Спасение этой «достойной части» может оказаться невозможным. В конце концов, точка зрения на вымирание больших животных, которую можно обозначить как «это сделали люди», говорит нам, что наши предки оказались не способны предотвратить или даже осознать, что начался процесс глобального уничтожения мегафауны. Феномен спазма вымирания, спровоцированного человечеством, не был вызван к жизни в результате «ошибочного» или «неразумного» выбора.
Выбор требует осознания последствий и наличия альтернатив, а охотники-собиратели, жившие между 10 и 20 тысячами лет назад не могли представить, что они являются свидетелями уничтожения большей части крупных животных Земли. Даже «короткий» эпизод вымирания, подобный тому, который смел с лица Земли большую часть больших зверей Америки, занял не менее тысячелетия. Это не было феноменом, который можно осмыслить исходя из продолжительности жизни одного человека. Изустная традиция продлила бы рамки осмысления первых американцев на несколько поколений в прошлое, но они вряд ли могла дать им точную картину постепенно изменяющегося положения мегафауны на протяжении сотен лет в каждом уголке нового континента, который они колонизировали.
Процесс вызванного человеком вымирания, таким образом, начался скорее как трагедия, чем как преступление. Более того, люди, кажется, все еще не обладают достаточной мощью для того, чтобы контролировать свое воздействие на мир природы. Однако это никоим образом не означает, что они не успеют уничтожить большую часть видов живых существ соседствующих с ними на планете до того, как они получат эту мощь. Разрушительное влияние нашего вида, таким образом, может оказаться неостановимым и неизбежным процессом. Это – цена, которую, насколько мы можем знать, платит любая биосфера, где развивается разум, сравнимого с нашим уровня.
Если и существует реальная надежда на то, что будет остановлено уничтожение незаменимых форм жизни, которые делят с нами планету, она, конечно, должна базироваться на продолжающемся углублении понимания, которое абсолютно необходимо, чтобы привести нас к столь маловероятному итогу.
Я не предполагаю, что идея о «мемах» выдающихся мыслителей, о которых я говорил в этой статье – прежде всего Поля Мартина и Джареда Даймонда – даст исчерпывающее объяснение экологической дилеммы. Однако, на мой взгляд, они далеко продвинулись по пути поиска того понимания, которое необходимо нам для сохранения достойной части биосферы.
Если скорость и мощь эволюции культуры – Докинс называет это «мемической» эволюцией – отвечает за возникновение наших экологических проблем, она также могла бы быть ключом к их решению. Стало уже почти банальностью, что генетическая эволюция движется со скоростью ледника по сравнению с ее культурным аналогом. Вполне резонной догадкой является, например, то, что целый ряд людей, рожденных еще до первого продолжительного и контролируемого полета 17 декабря 1903 года на Китти Хок, летали на сверхзвуковой скорости на самолете Конкорд (который получил коммерческое применение в 1976 году). Подобно генетической эволюции, эволюция культуры может привести к результатам настолько удивительным и неожиданным, что они, до их появления, в общем могли бы рассматриваться как невозможные, однако в отличие от генетической эволюции, культурное развитие делает это ошеломляюще быстро.
Как бы оскорбительно и абсурдно это ни звучало для фермеров, которые сегодня противостоят реинтродукции волков в Йеллоустонский национальный парк, не обязательно будет столь же невозможно доказать их внукам мудрость решения о возвращении львов и слонов в Монтану и Вайоминг, когда люди начнут всерьез думать о гарантии сохранения биологического разнообразия. Разнообразия, которое они сегодня, похоже, обрекли на уничтожение.
Отсюда
