Известные люди о Эйзенштейне:
Григорий Козинцев, известный нам по "Королю Лиру" и эталонному "Гамлету" с Иннокентием Смоктуновским в главной роли, был другом Эйзенштейна, творившим с ним в одну эпоху.
"Юмор был не только излюбленной формой его разговора, но и тренировкой ума. Он легко оборачивал фразу собеседника в каламбур, мгновенно находил в факте комическую сторону. Он мог часами клеить потешные фотомонтажи, приделывая лица знакомых (часто и свое) к фигурам животных и зверей. Он собирал странные объявления и карточки, чтобы потом писать на них письма. В больнице он подарил мне монографию о миниатюрах Фуке, надписав: "От всего инфарктного сердца". Эйзенштейн научил кинематографию искусству потрясать. Он создал в кино эпос".
Чарльз Чаплин и Сергей Эйзенштейн встречались во время поездки советского режиссера в США в 1930 году. К тому моменту Чарли уже был на вершине славы, а Эйзенштейн снял своего "Броненосца" и "Октябрь". "Оба они знали друг друга, оба считали друг друга вершиной своего времени, оба неистово были влюблены в кинематограф", - пишет Виктор Шкловский в своей книге "Эйзенштейн". Советский режиссер надеялся экранизировать в США роман Теодора Драйзера "Американская трагедия", но кинокомпания Paramount отказалась от сценария.
Чаплин вспоминает: "Эйзенштейн должен был снимать для фирмы "Парамаунт". Он приехал, овеянный славой "Потемкина" и "Десяти дней, которые потрясли мир" (так в США назвали фильм "Октябрь"). "Парамаунт" пригласил Эйзенштейна поставить фильм по его собственному сценарию. Эйзенштейн написал превосходный сценарий - "Золото Зуттера", на основе очень интересного документального материала о первых днях калифорнийской золотой горячки. В сценарии не было никакой пропаганды, но то обстоятельство, что Эйзенштейн приехал из Советской России вдруг напугало "Парамаунт", и фирма в конце концов отказалась от затеи".
А спустя 15 лет Чаплин говорит о своем потрясении от фильма "Иван Грозный": "Фильм Эйзенштейна "Иван Грозный", который я увидел после второй мировой войны, представляется мне высшим достижением в жанре исторических фильмов. Эйзенштейн трактует историю поэтически, а, на мой взгляд, это превосходнейший метод ее трактовки. Когда я думаю, до какой степени искажаются события даже самого недавнего прошлого, я начинаю весьма скептически относиться к истории как таковой. Между тем поэтическая интерпретация истории создает общее представление об эпохе. Я бы сказал, что произведения искусства содержат гораздо больше истинных фактов и подробностей, чем исторические трактаты".
Эльдар Рязанов был в свое время учеником Эйзенштейна. Знаменитый автор отечественных кинокомедий оказался среди тех, кому великий режиссер читал во ВГИКе тот самый курс. "Однажды осенью сорок шестого года на четвертый этаж с трудом поднялся и, задыхаясь, вошел в аудиторию очень старый, как нам казалось тогда, человек. Это был Эйзенштейн, - вспоминает Рязанов. - Тот самый Сергей Эйзенштейн, живой классик, чье имя уже овевала легенда. Он разговаривал с нами как с равными. Он не пытался подавлять своей эрудицией, кстати, поистине колоссальной. Этот всемирно известный человек оказался настолько прост, что чувствовал себя среди нас, мальчишек и девчонок, как среди сверстников. Не обращая внимания на больное сердце, Сергей Михайлович был необычайно подвижен и легок. Несмотря на трудный период своей жизни, он был весел, часто острил. Его очень любили и встреч с ним ждали.
Виталий Мельников ("Начальник Чукотки", "Семь невест ефрейтора Збруева", "Здравствуй и прощай", "Бедный, бедный Павел") оказался одним из тех немногих, кто пришел на похороны великого режиссера: "Умер Эйзенштейн. Он умер от разрыва сердца, ночью, за рабочим столом. Гражданская панихида была в зале Дома кино. Людей было мало - пригнали студентов. Кинознаменитостей мы тоже не заметили. В почетном карауле стояли только вгиковцы с младших курсов. Видимо, коллеги-режиссеры не решились появиться у гроба. Министр Большаков произнес речь. Он говорил громко, словно был на трибуне. Большаков сказал, что мы высоко ценим Сергея Михайловича, "несмотря на допущенные ошибки". В разгар этой речи быстро вошел Николай Черкасов и встал перед Эйзенштейном на колени. Большаков подошел к Черкасову и попробовал вежливо его приподнять. "Отойдите", - тихо, но отчетливо сказал Черкасов, и весь зал слышал его слова.
Фрэнсис Форд Коппола (трилогия "Крестный отец", "Апокалипсис сегодня") признался, что именно фильм Эйзенштейна определил его судьбу: "Это был черно-белый немой фильм, но иногда казалось, что с экрана слышны винтовочные залпы. Я понял в тот день, чем буду заниматься. Самое привлекательное в кино - это возможность монтировать. Когда ты составляешь в некоем порядке самые необычные, самые волнующие кадры, начинаешь ощущать себя алхимиком, колдуном". После просмотра "Броненосца Потемкина" Коппола продал автомобиль и купил свою первую 16-миллиметровую кинокамеру.
Как и любой уважающий себя крупный режиссёр эпохи чёрно-белого кино, Эйзенштейн много экспериментировал с цветом. Способы и цели были разные, но цвет периодически окрашивал, то целые сцены, то кадры, а то и вовсе отдельные элементы внутри кадра. Но до полноценного цветного кинематографа он не дожил. Интересно, что в ночь с 10 на 11 февраля, когда режиссёр скончался от сердечного приступа, он как раз работал над статьей "Цветовое кино".
Пиши ещё)